Неожиданно он выпустил плечи Жанны и запустил обе руки в ее роскошные волосы, чтобы заставить ее приподнять голову и заглянуть ей в глаза. В лунном свете казалось, будто лицо Сэнтина покрыто смертельной бледностью.

— Иногда я думаю, что ты нарочно делаешь все, чтобы свести меня с ума, — сказал он, больно дернув ее за волосы. — Ты хотела, чтобы я мучился, чтобы я сгорал на медленном огне… Что ж, ты своего добилась. Надеюсь, что я доставил тебе удовольствие, Жанна. Когда я вошел в гостиную и увидел, что Доусон играет твоими волосами, я чуть не убил его. А сейчас я готов убить тебя за то, что ты позволила ему до тебя дотронуться!

— Иногда мне хочется, чтобы ты сделал то, о чем говоришь! — выкрикнула Жанна, не в силах больше сдерживаться. — Все лучше, чем такая жизнь! Я больше не могу выносить этого, Раф…

И она неожиданно разрыдалась.

— Ты думаешь, я могу? — с горечью спросил Сэнтин. — Через неделю с небольшим ты навсегда уйдешь из моей жизни и даже не обернешься. Тебе известно, что я начал считать оставшиеся дни, которые мы пробудем вместе? Боже, вот оно, низвержение могучих!

Глубочайшее отвращение к себе, прозвучавшее в его голосе, больно ранило Жанну. Потом она задумалась, может ли она поступить так, как он говорит? Достанет ли ей силы ни разу не обернуться? Вряд ли… Даже если расставание неизбежно, она всю жизнь будет оглядываться на этот короткий промежуток времени, который она провела с ним.

— Мне кажется, ты не будешь долго скучать без меня, — сказала она нетвердо. — Ты, наверное, уже подыскал мне замену. Марина, к примеру, будет только рада утешить тебя. В глазах Сэнтина снова полыхнул гнев.

— А ты, оказывается, умеешь быть жестокой, — сказал он с отчаянием и, уронив руки, отступил от нее на шаг. — Возможно, ты права. Возможно, я приложил недостаточно сил, когда старался избавиться от этого наваждения. В конце концов, в мире существует множество других женщин — так почему именно ты? Почему, в самом деле, не Марина? Насколько я сейчас припоминаю, она умеет быть чертовски милой и приятной.

Сэнтин насупился.

— Не вижу, почему я должен ждать, пока ты уйдешь? Я мог бы начать лечение прямо сегодня, сейчас.

И, не дав ей сказать ни слова, он круто развернулся и быстрым шагом пошел обратно к усадьбе.

Жанна смотрела ему вслед, не замечая слез, которые продолжали струиться по щекам. Отчаяние ее было таким глубоким, что она не чувствовала ни гнева, ни обиды — вообще ничего. Только где-то в глубине души зрела боль, и Жанна знала, что со временем она станет непереносимой. Пока же отчаяние как будто заморозило все ее чувства, и она только радовалась этому неожиданному наркозу, этой маленькой отсрочке.

Не думая ни о чем, Жанна тоже повернулась и побежала по дорожке, но не к дому, а от него. Жанна просто не представляла себе, как она сможет вернуться в гостиную и смотреть, как Раф обхаживает Марину. Даже первые па их любовного танца могли без преувеличения убить ее.

Придя в себя, Жанна продолжала бесцельно брести по темному океанскому берегу. Сколько прошло времени, она не имела ни малейшего представления. Могучие волны с глухим ревом налетали на камни и обдавали ее мелкими холодными брызгами. Ее роскошное розовое платье успело отсыреть, а намокший подол неприятно лип к ногам. Свои изящные босоножки на высоком каблуке Жанна где-то потеряла, и мокрый шершавый песок холодил ее босые ступни.

Должно быть, она бродит здесь уже несколько часов, поняла Жанна, инстинктивно приподнимая подол перед набежавшей волной. Впрочем, оставаться дольше на берегу ей не хотелось, и она свернула туда, где начиналась смутно белеющая в темноте тропа наверх.

Жанна все еще двигалась будто во сне — нет, не во сне, а в глубокой летаргической дреме, когда ход времени замедляется, ощущения теряют остроту, а звуки доносятся словно сквозь слой ваты. Лишь пронизывающий холод, сковывавший ее тело, еще удерживал сознание Жанны на грани бодрствования, но она не знала, было ли это чисто физическим ощущением, или же это происходило оттого, что внутри у нее все покрылось льдом.

Механически переставляя ноги, она в конце концов вскарабкалась по тропе на край обрыва и остановилась, не в силах решить, что ей делать дальше. В конце концов — скорее по привычке, чем повинуясь рассудку, — она повернула к беседке и, войдя внутрь, свернулась клубком на одной из мягких скамей, жалея лишь о том, что у нее нет с собой ее розовой шали, которой она могла бы укрыться. Должно быть, она обронила шаль на берегу, и море смыло ее и унесло.

Впрочем, она тут же подумала, что это не имеет никакого значения. Отчаяние отступало, и единственным, что могло помочь ей одолеть боль, был холодный ночной ветер, пробиравший ее до костей. Ну и пусть, стуча зубами рассудила Жанна. Пусть она замерзнет, зато она сможет не думать ни о Рафе, ни о Марине д'Альяно…

Жанна ощутила тупую боль в груди и постаралась справиться со своими непослушными мыслями, которые упрямо продолжали возвращаться к единственному интересовавшему ее предмету. Она не должна, не должна думать о Сэнтине! Если она не будет вспоминать о нем, не будет ни боли, ни безнадежности. Все просто. Все очень просто. Так же просто, как шаг с обрыва в штормовую темноту…

— Боже мой! — раздалось за ее спиной.

Это приглушенное восклицание было произнесено глубоким, хриплым голосом, поразительно похожим на голос Рафа, но Жанна даже не оглянулась. В его интонациях ей почудился гнев, и она только невольно вздрогнула. «Ну вот, опять он сердится… — сонно подумала она. — В последнее время Раф постоянно сердится… Почему?..»

Потом она почувствовала, что ее несут. Всем телом Жанна ощущала сильные руки Рафа и колючее тепло его рыбацкого свитера.

«Что-то не так…» — подумала она, смутно припоминая, что к ужину Сэнтин вышел в дорогом замшевом костюме, однако запах был его — ошибиться здесь было невозможно, и это сила его рук бережно несла ее над землей. Голос, бормотавший бессвязные проклятья над самой ее головой, тоже принадлежал Сэнтину. Она узнала бы его из тысячи.

И он снова был сердит!

— Не надо, пожалуйста…

Ей стоило огромного труда произнести эти слова, и, хотя она говорила негромким, прерывистым шепотом, Раф услышал. Он опустил взгляд, и Жанна увидела на его лице тревогу и беспокойство.

— Не надо на меня сердиться, — пробормотала Жанна слабеющим голосом и прижалась щекой к его широкой груди, обтянутой грубым серым свитером, под которым сильно и гулко стучало сердце. — Я так устала…

В ответ Сэнтин крепче прижал ее к себе.

— Ну почему, почему ты у меня такая глупенькая? — хрипло прошептал он, целуя ее в висок. — Почему ты убежала? Я с ума сходил. Я обыскал, наверное, все побережье в радиусе десяти миль.

— Прости… — невнятно пробормотала Жанна, разглядывая его крепко сжатый рот и суровые морщины в уголках губ. Ей захотелось потрогать их, и она даже попыталась поднять руку, но силы оставили ее, и рука Жанны бессильно повисла. — Я не хотела причинять тебе неприятности.